Первым в нашей семье свист пуль, взрывы снарядов и бомб услышал мой отец Николай Тимофеевич Яницкий.
В 1939 году 19-летнего Николая Яницкого призвали на срочную службу в Красную армию и направили в подразделение, которое сражалось на советско-финской войне. Эта зимняя война продолжалась менее полугода и завершилась в марте 1940 года подписанием Московского мирного договора.
В 1939 году 19-летнего Николая Яницкого призвали на срочную службу в Красную армию и направили в подразделение, которое сражалось на советско-финской войне. Эта зимняя война продолжалась менее полугода и завершилась в марте 1940 года подписанием Московского мирного договора.
Отец почти ничего не рассказывал о своем первом боевом опыте. А при упоминании об этой войне лишь горько усмехался, потому что Красная армия оказалась недостаточно подготовленной к боевым действиям в зимних условиях. Тем не менее в результате этого локального военного конфликта в канун Второй мировой войны удалось несколько отодвинуть государственную границу от таких жизненно важных для страны городов, как Ленинград и Мурманск, что впоследствии помогло при их обороне.
В 1941-м году моего отца направили служить на крейсере «Киров», который с начала и до конца блокады Ленинграда стоял на рейде и сдерживал рвавшихся в город фашистов огнем всех своих орудий.
При одном из этих орудий и служил младший сержант Яницкий. Даже спустя десятилетия после тех сражений отец кричал во сне, отдавая команды «заряжающим». А мне и другим детям рассказывал, как моряки радовались, когда снаряд из их орудия попадал точно в цель, наносил серьезный урон фашистам.
Судя по всему, таких точных попаданий было немало. Непосредственно во время войны младшего сержанта Яницкого за образцовое выполнение боевых заданий наградили медалью «За боевые заслуги». А впоследствии — орденом Отечественной войны II степени и медалью «За оборону Ленинграда».
Этой медалью отец особенно дорожил, потому что она напоминала ему не только о фронтовых буднях, а и о том жутком голоде, который моряки крейсера познали так же, как и все жители блокадного Ленинграда.
За всю последующую жизнь отец не выбросил в мусорное ведро ни одной крошки хлеба со стола. И если мы, дети, что-то не доедали в обед, он это откладывал и позже заставлял нас доесть. Иной раз у него вырывалось: «Вы просто не понимаете, что такое хлеб! Мы во время блокады Ленинграда на корабле варили крыс и кожаные ремни».
После прорыва блокады и до конца войны отец продолжал служить в Ленинграде — помогал восстанавливать разрушенный город. А затем вернулся в родную Мурманскую область.
Николай Яницкий был человек славный, добрый, но сильно побитый войной. А потому иногда «срывался».
Я на всю жизнь запомнила, как в 1953-м году мы с отцом были на Московском вокзале Ленинграда, а мимо проходила группа туристов из ФРГ. Они о чем-то громко и весьма оживленно говорили на немецком языке. И это взбесило моего отца. Он кинулся к ним и стал кричать: мол, мы вас в войну не добили, так вы теперь чувствуете себя хозяевами в Ленинграде! Дошло до того, что успокаивать его пришлось милиционеру.
Отец много лет работал в локомотивном депо станции Кандалакша. Первый электровоз после электрификации Мурманской железной дороги доверили вести ветерану ВОВ Николаю Яницкому.
После выхода на пенсию отец и мама приехали ко мне в Кисловодск. Их прах покоится на местном кладбище.
В годы войны железнодорожников приравнивали к военнослужащим. Свидетельство тому — медаль «За оборону Советского Заполярья», которую вручили моему дедушке по маминой линии, машинисту-инструктору Михаилу Васильевичу Редькину.
В 1941-м году моего отца направили служить на крейсере «Киров», который с начала и до конца блокады Ленинграда стоял на рейде и сдерживал рвавшихся в город фашистов огнем всех своих орудий.
При одном из этих орудий и служил младший сержант Яницкий. Даже спустя десятилетия после тех сражений отец кричал во сне, отдавая команды «заряжающим». А мне и другим детям рассказывал, как моряки радовались, когда снаряд из их орудия попадал точно в цель, наносил серьезный урон фашистам.
Судя по всему, таких точных попаданий было немало. Непосредственно во время войны младшего сержанта Яницкого за образцовое выполнение боевых заданий наградили медалью «За боевые заслуги». А впоследствии — орденом Отечественной войны II степени и медалью «За оборону Ленинграда».
Этой медалью отец особенно дорожил, потому что она напоминала ему не только о фронтовых буднях, а и о том жутком голоде, который моряки крейсера познали так же, как и все жители блокадного Ленинграда.
За всю последующую жизнь отец не выбросил в мусорное ведро ни одной крошки хлеба со стола. И если мы, дети, что-то не доедали в обед, он это откладывал и позже заставлял нас доесть. Иной раз у него вырывалось: «Вы просто не понимаете, что такое хлеб! Мы во время блокады Ленинграда на корабле варили крыс и кожаные ремни».
После прорыва блокады и до конца войны отец продолжал служить в Ленинграде — помогал восстанавливать разрушенный город. А затем вернулся в родную Мурманскую область.
Николай Яницкий был человек славный, добрый, но сильно побитый войной. А потому иногда «срывался».
Я на всю жизнь запомнила, как в 1953-м году мы с отцом были на Московском вокзале Ленинграда, а мимо проходила группа туристов из ФРГ. Они о чем-то громко и весьма оживленно говорили на немецком языке. И это взбесило моего отца. Он кинулся к ним и стал кричать: мол, мы вас в войну не добили, так вы теперь чувствуете себя хозяевами в Ленинграде! Дошло до того, что успокаивать его пришлось милиционеру.
Отец много лет работал в локомотивном депо станции Кандалакша. Первый электровоз после электрификации Мурманской железной дороги доверили вести ветерану ВОВ Николаю Яницкому.
После выхода на пенсию отец и мама приехали ко мне в Кисловодск. Их прах покоится на местном кладбище.
В годы войны железнодорожников приравнивали к военнослужащим. Свидетельство тому — медаль «За оборону Советского Заполярья», которую вручили моему дедушке по маминой линии, машинисту-инструктору Михаилу Васильевичу Редькину.
В локомотивное депо станции Кандалакша Мурманской области Михаил Редькин, имевший четыре класса образования, поступил в 1925 году смазчиком, а уже в 1932 году самостоятельно водил грузовые составы паровозом (электровозы там появились только после войны).
В июне 1941 года Михаила Васильевича назначили инструктором-машинистом. Насколько это была значимая должность можно судить по тому, что машинисту-инструктору Редькину установили персональный телефон. И ему не раз лично звонил нарком путей сообщения страны и правая рука Сталина Лазарь Моисеевич Каганович. Причем он расспрашивал не только о состоянии железной дороги после бомбежек фашисткой авиации, о составах со стратегически важными грузами, которые удалось провести, а и о быте железнодорожников.
В июне 1941 года Михаила Васильевича назначили инструктором-машинистом. Насколько это была значимая должность можно судить по тому, что машинисту-инструктору Редькину установили персональный телефон. И ему не раз лично звонил нарком путей сообщения страны и правая рука Сталина Лазарь Моисеевич Каганович. Причем он расспрашивал не только о состоянии железной дороги после бомбежек фашисткой авиации, о составах со стратегически важными грузами, которые удалось провести, а и о быте железнодорожников.
Морозы в 1941-м году стояли жесточайшие, и однажды «железный нарком» спросил машиниста-инструктора: «Михаил Васильевич, у тебя тулуп есть?»
Дедушка ответил:
«Нет, но я и так перебьюсь». Уже на следующий день Михаилу Редькину привезли тулуп.
Советское Заполярье, а именно Мурманскую область, командование гитлеровских войск рассматривало как одно из стратегически важных направлений нападения на СССР.
Там шли жесточайшие бои. Их исход зачастую зависел от своевременной доставки по железной дороге оружия и боеприпасов. Фашисты вновь и вновь отправляли эскадрильи бомбардировщиков с боевым заданием оборвать эту жизненно важную для обороны Заполярья транспортную артерию. Так что машинисту-инструктору Михаилу Редькину много раз приходилось вести составы с оружием между падавшими авиационными бомбами.
Впрочем, доводилось моему дедушке перевозить и совсем иное. Уже седьмого августа 1941 года его наградили Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР за успешную эвакуацию раненых из санитарного поезда, подвергнувшегося бомбежке вражеской авиации.
О том тяжелейшем времени Михаил Васильевич вспоминал так: «Я приводил состав, спал два-три часа и снова занимал место в кабине машиниста паровоза».
А в 1944 году за успешное выполнение ответственных правительственных заданий Михаила Васильевича Редькина наградили орденом Знак Почета, медалями «За оборону Советского Заполярья», «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
Дедушка ответил:
«Нет, но я и так перебьюсь». Уже на следующий день Михаилу Редькину привезли тулуп.
Советское Заполярье, а именно Мурманскую область, командование гитлеровских войск рассматривало как одно из стратегически важных направлений нападения на СССР.
Там шли жесточайшие бои. Их исход зачастую зависел от своевременной доставки по железной дороге оружия и боеприпасов. Фашисты вновь и вновь отправляли эскадрильи бомбардировщиков с боевым заданием оборвать эту жизненно важную для обороны Заполярья транспортную артерию. Так что машинисту-инструктору Михаилу Редькину много раз приходилось вести составы с оружием между падавшими авиационными бомбами.
Впрочем, доводилось моему дедушке перевозить и совсем иное. Уже седьмого августа 1941 года его наградили Почетной грамотой Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР за успешную эвакуацию раненых из санитарного поезда, подвергнувшегося бомбежке вражеской авиации.
О том тяжелейшем времени Михаил Васильевич вспоминал так: «Я приводил состав, спал два-три часа и снова занимал место в кабине машиниста паровоза».
А в 1944 году за успешное выполнение ответственных правительственных заданий Михаила Васильевича Редькина наградили орденом Знак Почета, медалями «За оборону Советского Заполярья», «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».
Позже за самоотверженный труд на железной дороге в военное и в мирное время мой дедушка был удостоен ордена Ленина, ордена Трудового Красного знамени и еще двух десятков правительственных наград и поощрений. В краеведческом музее города Кандалакши машинисту Михаилу Васильевичу Редькину посвящен отдельный стенд.
За трудовые и боевые заслуги ему присвоили статус пенсионера Всесоюзного значения.
После выхода на заслуженный отдых Михаил Васильевич впервые приехал на отдых и лечение в Кисловодск. Ему так понравился город «солнца и нарзана», что дедушка продал свой финский домик в образцовом поселке железнодорожников, который после войны по приказу Сталина построили в Мурманской области, и купил комнату с маленькой верандочкой на улице Нелюбина.
На севере в подростковом возрасте я очень часто болела воспалением легких. Чтобы не дошло до тяжелого хронического заболевания родители в 16 лет отправили меня на юг, к дедушке и бабушке.
Таким образом, с 1961 года я стала кисловодчанкой, а дедушку до конца его жизни называла «папа Миша».
И дедушка, и бабушка покоятся в кисловодской земле.
Фото из архива Любови Волошиной
За трудовые и боевые заслуги ему присвоили статус пенсионера Всесоюзного значения.
После выхода на заслуженный отдых Михаил Васильевич впервые приехал на отдых и лечение в Кисловодск. Ему так понравился город «солнца и нарзана», что дедушка продал свой финский домик в образцовом поселке железнодорожников, который после войны по приказу Сталина построили в Мурманской области, и купил комнату с маленькой верандочкой на улице Нелюбина.
На севере в подростковом возрасте я очень часто болела воспалением легких. Чтобы не дошло до тяжелого хронического заболевания родители в 16 лет отправили меня на юг, к дедушке и бабушке.
Таким образом, с 1961 года я стала кисловодчанкой, а дедушку до конца его жизни называла «папа Миша».
И дедушка, и бабушка покоятся в кисловодской земле.
Фото из архива Любови Волошиной