«Я родом не из детства – из войны…». Продолжение
«Я родом не из детства – из войны…»
Мы продолжаем публикацию фрагментов воспоминаний членов общественной организации «Дети войны», созданной при Кисловодском городском Совете ветеранов. Это свидетельства о Великой Отечественной войне, которую они пережили в Кисловодске и в других городах страны.
Лидия Кузьминична Лесничая (медсестра, работала в Военно-морском госпитале и в санаториях Кисловодска).
– Когда война началась, мне уже было 9 лет, и жили мы в Баку. В мае 1942 года мой папа, Кузьма Андреевич, лечился после острого осложнённого аппендицита в Кисловодске, в санатории Наркомзема (ныне – сан. «Родина» – авт.) По специальному разрешению мы с мамой, Марией Трофимовной, приехали к нему на неделю. Хозяйка частной квартиры, которую мы снимали, сказала, что немцы движутся к Кавказу. Папу стали готовить к выписке. Перед нашим отъездом он сказал: Если меня не убьют, после войны переедем в Кисловодск!
В Баку мы жили в районе нефтепромыслов, которые тогда находились недалеко от центра города. Мама трудилась на обувной фабрике им. Микояна, где шили военную обувь. Было голодно: в день по карточке давали 300 граммов хлеба на человека, и мы с сестрой Валей со слезами на глазах ели свои пайки, стараясь как можно дольше продлить процесс еды, но всегда хлеб заканчивался очень быстро. Часто вспоминаю, как мама, уходя на работу, останавливалась на пороге, поворачивалась к нам и говорила: Дети, я вас оставляю ни с чем! Утрёт слёзы и с тяжёлым сердцем уходит.
В доме кроме соли и воды зачастую ничего не было. Овощи, конечно, на рынке продавали, но маминой зарплаты на них не хватало – они стоили очень дорого. Всё было для фронта и для победы, а продовольствие – в первую очередь.
И вот как-то раз набралась я храбрости, взяла тряпку и пошла в столовую для нефтяников. Стала вытирать столы и носить посуду на мойку. Меня скоро заметили, подозвали, налили в кастрюльку лапши и дали каши. Вот это была радость! Мы с сестрой впервые за долгое время, хоть и не досыта, но наелись и даже оставили маме.
Я была настолько худой, что меня во время войны отправили на 24 дня в санаторий «Шихова деревня» под Баку, чтобы не дать умереть от истощения. Там нас, дистрофичных детей, кормили, лечили и учили в школе.
И ночью, и днём немцы осуществляли авиационные налёты на Баку. Они старались не бомбить нефтепромыслы и заводы – планировали после захвата города сразу использовать бакинскую нефть. Во время налёта детей хватали с улиц и вели в бомбоубежище. Помню, как я кричала, что хочу к маме, что никуда не пойду. Мне было страшно сидеть там одной в толпе людей. А мама всегда работала допоздна.
Ночами всё небо было испещрено прожекторами. Над городом висели аэростаты, которые запускали девушки-солдаты – их было много в городе, целый полк. В 1944 году сестре Вале пришла повестка на фронт, потому что ей исполнилось 18 лет. К тому времени она уже работала на обувной фабрике вместе с мамой. Но директор фабрики посчитал, что молодые и ценные кадры нужны военной фабрике не меньше, чем фронту и не отпустил Валю.
Как и мечтал папа, в 1945 году наша семья оказалась в Кисловодске, но без мамы, которую не отпускали с работы. Папа устроился водителем в санаторий «Кисловодск» – возил на машине генерала. А мама к нам приехала только через полгода. В санатории «Кисловодск» в то время работали пленные немцы. Я даже помню их имена: Ганс, Вернер, Курт. Они уговаривали маму, чтобы она купила им «шпик», и давали деньги. Видя, что она боится с ними связываться, громко восклицали: Не бойся, Гитлер капут!
Светлана Николаевна Кононова (один из первых организаторов логопедической работы на Северном Кавказе, филолог, логопед-ортодонт).
– К началу ВОВ я была подростком-школьником, а моя родная сестра Раиса училась на втором курсе медицинского института. Папа, Николай Иванович, в то время был парторгом огромного нефтеперерабатывающего завода им. Ленина в Грозном, а мама, Полина Илларионовна, – одним из руководителей грозненской швейной фабрики. Папу на фронт не взяли из-за покалеченной правой руки, на которой не было двух пальцев, и проблем со здоровьем. Инвалидом он стал вследствие удивительной и трагической истории, которая произошла на заводе им. Ленина перед самой войной. В 30-х годах папа был наркомом просвещения, а затем министром искусств Северо-Кавказского края с центром в городе Грозный. Но за два года до войны по заданию партии его перевели на завод им. Ленина. Это назначение было не случайным, ибо в воздухе уже «пахло» бедой. Будучи проницательным человеком, он раскрыл диверсионную группу, состоящую из двух технических управленцев завода. В задание диверсантов входил подрыв завода им. Ленина и других стратегически важных нефтяных объектов Грозного. Но прежде чем доложить о своих подозрениях в соответствующие органы, отец стал собирать улики и факты. Почуяв неладное, предатели сбросили его с балкона пятого этажа одного из административных зданий. Отцу повезло, что крона дерева смягчила удар о землю, и он «отделался» разрывом мочевого пузыря и множественным переломом руки. Его оперировал знаменитый хирург Анисимов, который позже в госпиталях спас сотни жизней раненных бойцов. Вот так начиналась для нашей семьи война…
А в 1942 году военные действия развернулись уже вблизи Грозного. Были захвачены станицы Наурская, Ищёрская, шли страшные бои под Малгобеком, куда отправляли безусых 17-летних юношей. Помню, как плакала мать одного парнишки, который погиб под Малгобеком. Плакала и я, потому что он мне очень нравился. На окраинах города всё громче слышалась канонада, было видно зарево пожаров, и люди в панике пытались покинуть город. Но гитлеровцы не смогли прорваться и захватить Грозный в целости и сохранности, как хотели, поэтому в октябре начали усиленно бомбить город, чтобы залить его горящей нефтью. Нашей семье повезло: отец отправил нас на поезде в эвакуацию. До Алма-Аты мы добирались больше месяца в общем вагоне. Голодали, мёрзли, на станциях добывали кипяток, выменивали вещи на хлеб. Но со мною была наша добрая, сильная мама и серьёзная, собранная старшая сестра – будущий врач, поэтому было не так страшно. В Алма-Ате маму назначили начальником карточного бюро, сестра возобновила учёбу в медицинском институте, а я пошла учиться в школу. Мы с сестрой не сразу поняли, отчего наша мама часто падает в обмороки. Оказалось, что не от головной боли, на которую она ссылалась, а от голода, потому что свою долю еды она отдавала нам, а сама питалась оставленными крохами. Тогда мы стали заставлять маму кушать при нас. Сегодня многим сложно понять, как можно выдавать хлеб и голодать, но тогда на таких честных и ответственных людях, как мои родители, держалась страна.
Недалеко от нашей квартиры располагался детский дом. Там жили дети, родители которых погибли или воевали на фронте. Дети эти были очень болезненные с виду, истощённые. Мама собирала по соседям еду и подкармливала их. Позже мы узнали, что директора этого детского дома расстреляли за воровство и растрату. Такие люди были тоже.
Папа приехал к нам в эвакуацию только через несколько месяцев и был назначен главным интендантом одного из районов Алма-Аты.
Мы вернулись в Грозный в конце 1944 года. Наша квартира в старинном двухэтажном доме по проспекту Ленина возле церкви Михаила Архангела была цела, не разграблена – вот только бомба повредила одну из его башен. Вторая башня была снесена во время второй Чеченской войны, а в третью погиб и сам дом.
Галина Татосовна Нерсесьянц (врач, зав. отделением Кисловодской курортной поликлинники, награждена орденом «Знак Почёта» и медалью «За доблестный труд»).
– Я родилась в Кисловодске в 1935 году и жила с семьёй на улице Катыхина, 17. Война запомнилась страхом, голодом и скорбью по погибшим. Когда город оккупировали фашисты, нас и наших соседей выселили из дома и переселили на улицу Профинтерна. Моя мама, Варвара Артёмовна, вязала носки и варежки, которые меняла на продукты, чтобы накормить меня и трёхлетнего брата. Помню, как младший брат выкрикивал: «Гитлер-капут», а мама со страхом прикрывала ему рот, чтобы не услышали немцы или предатели – были и такие. Мой папа, Татос Каспарович, был участником Первой мировой войны, на которую ушёл в 19 лет. Во время ВОВ его, инвалида, назначили помощником начальника кисловодского ж/д вокзала. Он занимался сортировкой и доставкой раненых в госпитали города. После ухода немцев мы вернулись в свой родной дом.
Хорошо запомнился День Победы, о котором мы узнали из сообщения по радио. Все выбежали на улицу, делились радостью, обнимались, ликовали. И горько плакали, потому что в каждой семье были невосполнимые потери. Из пяти мужчин нашего рода, ушедших на фронт, вернулся только дядя – Аркадий Каспарович Мануков. Другой – Арташ Варосович героически погиб перед самым концом войны, 22 марта 1945 года, и был посмертно награждён орденом «Отечественной войны» 2-й степени.
Война повлияла на мой выбор профессии. Я хорошо помнила госпитальный Кисловодск, где всё было подчинено одной цели – спасению больных и раненых бойцов. Так я стала врачом и положила начало медицинской династии, которую продолжили мои дети и внуки.
Валерий Викторович Доронкин (пианист-солист, поэт).
Я родился в четвёртый день после начала ВОВ в Таганроге. Сначала мы всей семьёй эвакуировались морем в Новороссийск. По пути во второй корабль с такими же беженцами, как мы, попала бомба, и он затонул. Папу, музыканта, вскоре забрали на фронт. Он был сапёром, закончил войну в Будапеште, участвовал в освобождении интернированной фашистами после оккупации Бельгии королевы Елизаветы. С мамой, бабушкой и двоюродной сестрой мы скитались по Северному Кавказу – жили в Черкесске, Невинномысске, Пятигорске…- спасались от наступающей гитлеровской «орды». А после Победы осели в Ростове-на-Дону. Всё моё раннее детство было опалено войной. Я тогда не знал, что есть другая, мирная жизнь. Помню горькие слова мамы о «завалящей корочке хлеба», чтобы накормить семью, длинные хлебные очереди, разрушенные здания, военные машины с солдатами и телеги, доверху гружёные скарбом, которые тащили лошади по непролазной грязи. Я видел, как гибли мои сверстники от снарядов и мин, застрявших на улицах городов. Война и сейчас в моей крови и в моём творчестве – в музыке и поэзии. Мы, дети войны, дожили до глубоких седин только благодаря им – Солдатам Победы!
…Минута молчания… Вечный огонь –
Небесного Моцарта скорбные звуки,
Печаль безутешная вечной разлуки…
Скупую слезу утирает ладонь.
Ты пал под Москвой, заслонив нас собою
В тот проклятый год, в предъянварскую стынь.
Твой прах у Кремля под горящей звездою.
Кто ты, Неизвестный – отец чей-то, сын?
Войной опалённый! Отныне ты с нами!
Тревожит твой сон орудийный салют.
К тебе соловьиной весною с цветами
В молчаньи торжественном люди идут.
Сжимает сердца невозвратность потери,
И все, кто дожил до преклонных седин,
В тебя, как в родную кровиночку, верят –
Отныне ты родственник им. Всем – один!..
Скупую слезу утирает ладонь.
За Моцартом – Шумана светлые «Грёзы»…
Гранит устилают гвоздики и розы -.
Минута молчания… Вечный огонь…
Из документов
С самого начала войны по всему Ставрополью действовало тимуровское движение. Вот что писала Н. Паршина в «Орджоникидзевской правде» от 22 июля 1941 г. С.3. «…В Пятигорске, в большом многоэтажном доме по улице Карла Маркса, №12, живёт… дружная пионерская семья. Когда радио принесло тревожные вести о том, что озверелые фашисты напали на нашу родину, и могучий советский народ поднялся на защиту своей страны, ребята организовались и взяли шефство над семьями ушедших на фронт… Работой юных патриотов руководит ГК ВЛКСМ. Большое дело, начатое ребятами Пятигорска, подхватили школьники г.г. Ессентуки и Кисловодска (в Кисловодске действовали 3 тимуровских отряда – авт.) Пионеры помогают полоть и поливать огороды, охраняют средства связи – телефонные и телеграфные провода».
Юлия ДЮБУА.
